|Начало игры|

Глубокий выдох – и воздух, проникающий в легкие, невидимо пузырится на губах, как если бы он походил на фруктовую газировку, освежает и бодрит, перегоняя по жилам кровь быстрее и быстрее.
Будоража.
Да, пожалуй, его нынешнее настроение можно было бы описать именно этим незатейливым, но столь много значащим словом. Наэлектризованная собственным присутствием атмосфера не могла повлиять на него явно, но все же чувствовалась – как неотделимое продолжение, как приток крови к голове, как ощущение перекатывающихся под кожей мышц, естественно. Вечно нарушаемое равновесие, круговерть карусели – все вместе, и в этом конкретном случае, прямо здесь и сейчас, это заставляло расплываться в никому – и всем одновременно – не адресованной улыбке, запрокидывать вверх голову и блаженно щуриться в приветствии уже начинающего угасать мартовского солнца. Асфальтовый панцирь почвы под ногами на удивление упруг и податлив, будто подбрасывая заигравшегося мальчишку в воздух, так что походка, и без того резковато-энергичная, со стороны видится почти вереницей полупрыжков. Смешно, должно быть, наблюдать, но слишком-слишком весело сейчас идти по запруженным людьми и автомобилями улицам, и без этого беспрестанного потока довольно узким. Слишком-слишком приятно впитывать кожей неуловимые смертными, но так хорошо прочувствованные им самим потоки начинающей бурлить вокруг жизни. О да, день в это время суток вступал в новую ипостась, и нес на себе отпечаток тихого, персонального следования известной степени безрассудства: город только начинал просыпаться от  будничного сна, стряхивать с себя поднакопившуюся за долгие часы пыль, так что в   солнечных лучах она уже начинала походить на сверкающие блестки, и следовать совсем иному темпу, нежели раньше.
Только недавно он сам благополучно подчинялся принятому распорядку дня, по возможности внося в него коррективы в сторону личных предпочтений. Но все же тот, кого смертные знакомые знали под именем Тициана, исправно посещал занятия в университете, стоически высиживал положенное время на лекциях (ни больше, ни, к сожалению, меньше), заполнял мелким почерком со стоном принимающие на себя груз дополнительно вылитой преподавателями информации страницы тетрадей и мечтал об одном: чтобы Кронос дал своим подопечным хорошего пинка (или же кто-то проделал аналогичное в сторону самого Кроноса, хотя как раз в возможности такового Тюхе очень и очень сомневался) и ускорил ход времени хотя бы вдвое. О-сво-бо-дить-ся…. Не правда ли, он успел так очеловечиться, что начал считать промежутки времени, не дотягивавшие хотя бы до столетий? И настолько привыкнуть к этой мысли, что она уже не вызывала ни малейшего удивления.
Вспоминая произошедшее с ним за день, бог все же не сумел удержаться и громко беззаботно фыркнул, не сбавляя скорости хода. При этом двое проходивших близко от юноши пожилых матрон тут же настороженно попятились, чем едва не вызвали к жизни еще и ехидный смешок. В самом деле, кто бы мог подумать, что его так затянет так называемая повседневная жизнь, что вели смертные, что он в кратчайшие сроки переймет образ мышления обычного среднестатистического студента и будет считать таковое… нормальным? Именно так. Теперь он вместе с новоприобретенными товарищами предсказуемо морщился от звука  скрипучего голоса достославного декана, раз за разом отчитывавшего нерадивых «подопечных» за лентяйничанье и неуважительное отношение к науке, хихикал в кулак при виде в который раз упавшего прямо перед носом упомянутого ученого мужа цветочного горшка (и почему, скажите на милость, тот ставил его так близко к кромке подставки? Так было даже неинтересно, честное слово) или залетевшего в неожиданно оказавшееся, несмотря на погоду, широко раскрытым окно мяча со спортивной площадки неподалеку, и спешил воспользоваться предоставленной крохотным происшествием паузой и замешательством профессора для того, чтобы поспешно откланяться и перенести выговор на более поздний срок. Ходить на занятия было не в пример веселее, точно зная, что в стенах столь прекрасного учебного заведения, как университет Ла Сапиенца каждый день будет происходить что-то необычное. Непременно будет, в противном случае, какой же из него, если позволите, бог случая? Ничего катастрофичного и непоправимого, только незначительные и частые, к слову, происшествия,  – все это больше смахивало на мелкое хулиганство и, вполне возможно, не соответствовало бы статусу друга мойров, но, в конце концов, мог же отчаянно скучающий Тюхе позволить себе небольшое развлечение.
Именно так.
Однако в этот день его ждало нечто большее, чем привычный, но пока еще не приевшийся до конца водоворот подражания смертной жизни. Пусть запланированное на вечерние и ночные часы развлечение подходило и под эту категорию. Как бы ни приятно было раствориться на время среди массы, давно позабывшей об истинном облике того, кого в этом мире чаще именовали вторым именем, Фортуной, бог не забывал кое о чем важном. А именно том, что, как ни крути, напоминание о себе родного мира и собратьев по бессмертности придавало самый интересный и яркий оттенок всему, что происходило вокруг. С вынужденным массовым переселением на землю  богов разных мастей и характеров, да еще и при учете того факта, что львиная их доля осела в непосредственной близости друг от друга, та самая неприглядная с чьей-то точки зрения повседневность стала таить в себе невероятно взрывной потенциал на будущее. И Тюхе с нетерпеливым предвкушением и без малейшего беспокойства ожидал того, как именно повлияет такое скопление на окружающих и друг на друга, конечно.  Место, которое стало конечной целью сегодняшнего крестового похода за весельем, с определенного момента стало  угодьями одного из тех его братьев, что ни разу за всю жизнь не вызывали даже намека на зевоту и скуку при одном упоминании своего имени. Клуб, где на полном праве властвовал Вакх, являлся островком отдохновения от всяческой усталости, а проводившиеся вечера, когда бог виноделия вкладывал в них душу, балансировали на грани фантастического вдохновения и чистого удовольствия.
Мощная пульсация музыки, просачивающаяся сквозь стены и встречающая его уже на подступе к приметной неоновой вывеске «Night look», в который раз подтвердила: он пришел в нужное место и, несомненно, вовремя. Миновав первую преграду солидной на вид охраны, юноша не стал размениваться на церемонные раскланивания с теми из присутствующей здесь молодежи, кто знал его и был знаком ему самому, и сразу направился к барной стойке. Действо только начиналось, стены могли принять в свое пространство еще втрое больше собирающихся посетителей, а ему требовалось занять необходимую для обзора позицию. Вот отсюда уже можно было энергично махать рукой в ответ на приветственные возгласы и демонстративно-лукаво подмигивать, ловя заинтересованные или же, напротив, неприязненные взгляды – равно. Будто он и вправду мальчишка, пришедший в клуб, чтобы испытать на себе максимум представляемых здесь возможностей. Эта стихия безудержного веселья не являлась для него родной, но благосклонно приняла жаждущего бессмертного под свою сень
Развернув высокий стул таким образом, чтобы одновременно видеть и саму стойку, и еще пока не скрытый толпой выход, по совместительству продолжавший оставаться входом и интересовавший Тюхе именно в этом качестве, юноша вольготно уселся на сиденье и многозначительно кивнул в бармену. Да, для начала всего лишь скромненький коктейль, да простит его братец. Взгляд уже цепко обшаривал просторный зал в поисках тех, кто просто обязан был здесь находиться и, прежде всего, самого столь часто припоминаемого за этот день Диониса. Тем более, именно эта ночь должна была выделиться не только обычным  для клуба танцевальным угаром, но и гораздо большим. Ведь их ждал всплеск чистого Безумия, без каких-либо примесей и искажений, а это стоило любого потраченного времени и прежде строившихся по-иному планов.

Начало игры. >>>квартира Диониса

Грустный взгляд на отобранную бутылку в квартире. Грустный прощальный взгляд и немые вопросы: зачем ее бросать здесь, почему не взять с собой? Но безумный Дионис никак не реагирует на щенячьи глаза Отрицательного и торопясь, выталкивает его из квартиры. Небольшая суматоха у двери и Зел перед носом. Винодел так торопиться, что Антерос даже не успевает спустить какую-нибудь из своих шуточек, прибереженных для бога соперничества. А жаль, это уже вошло в привычку. Хотя не только для этого бога, Антерос ко многим относится с юмором и сарказмом, правда, к некоторым и с ненавистью.
Бег с препятствиями, Боги действительно все больше привыкают к жизни людей и их торопливому темпу, это при том, что сами они бессмертны и торопиться им, казалось бы, совсем некуда. Да и редко кто так из людей спешит в клуб. Обычно ночные заведения пополняются уже изрядно набравшимся народом, который готов веселиться дальше, выплескивает свою энергию и наполняется все больше алкоголем. Антерос же успел сделать только несколько глотков отменного вина Диониса и каким-то неведомым образом теперь оказался здесь. Отрицательный, конечно, любил подобные заведения в самом пике веселья в них, пока тут было несколько тихо, только Дис разрядил обстановку музыкой. А вот от предложенного напитка бог был не в духе, нет, он любил разное пойло, даже пил хорошее человеческое вино, но все-таки его не торкало, как того бы хотелось, или так, как действует на божественный организм кровь кровь Вакха. Но тут придется довольствоваться тем что имеешь. Пару глотков и бокал пуст, и опять грустный взгляд и воспоминания об оставленном заветном сосуде. Из-за своей беготни Дионис делает необдуманные поступки.
-Ну, это уже зависит от того, как ты нас будешь веселить, - Отозвался Анетрос, показывая жестом, что пора бы налить еще, сегодня он выпьет много, раз его оторвали от волшебного вина. Конечно, он никогда не сомневался в способностях Диониса устраивать празднества и веселье, но сейчас был чуть-чуть обижен за срыв изначальных планов, и за то, что придется довольствоваться малым.
-...И, конечно, от того, кто здесь соберется в этот раз, - Несколько задумчиво добавил бог и обвел взглядом помещение клуба.

Отредактировано Anteros (2011-06-19 12:56:28)

Аромат настоящего вина Диониса способен творить чудеса и с богами. Бог "Грустные глаза", почувствовав сладковатый запах, улыбнулся и принял новый стакан из рук винодела. Сейчас он точно оправдывал свой божественный дар, поистине стал в эту минуту виноделом. Антерос вкусил уже новый напиток с нескрываемым наслаждением, не спеша, прочувствовал вкус настоящего вина. Теперь ночь точно обещала быть Той Самой.
-Что ты, никогда не сомневался в Дионисе, - тихо произнес Отрицательный, но осторожность тут была ни к чему, сотрудники клуба были полностью поглощены своим трудом, уже встречая прибывающих гостей и готовясь к зажигательной ночи, а гости, в свою очередь, пока не стремились к бару - все еще было впереди. А они же не знали, что их ожидает этой ночью, тем не менее, Антерос уже догадывался. И не дай судьбе, если кто-то позарится на молодого бога, после пьянящей жидкости, Антерос может и не сдержать себя, погрузившись в собственное удовольствие.
-Сегодня танцует... Гимерот…
Бог отрицания приподнял брови от удивления. Да, он не предполагал, что встретит этой ночью своего брата. Да еще и какого... Бог страсти и то, что представляет из себя Антерос... Вместе они действительно способны устроить настоящую вакханалию, а ведь тут еще и Дионис... Ни один человек, ни один смертный не сможет избежать божественного праздника, и все будут вовлечены в эту, своего рода, оргию. Да и никакой бог не сможет устоять, будь тут кто-нибудь еще из богов. Даже самый тихий и скромный (а даже такие были на Олимпе) легко поддастся всеобщему веселью, движению, настроению.
-Сегодня мы им покажем, что значит настоящая жизнь и настоящее веселье, - чуть кивая, произнес Антерос, впиваясь своим взглядом в мутные глаза Диониса. Здесь бы был уместен очередной тост, пьянящий аромат и сладковатая алая жидкость в бокалах.
антерос также уже не пытался скрывать свой хитрый оскал. Да и кто из людей в этом прекрасном лице обнаружит хоть чуточку коварных планов? Только боги знают или догадываются, на что может быть способен Отрицательный, сын Ареса и Афродита. И даже коллеги только догадываются, чем он занимается со своими клиентами и случайными, просто попавшимися на короткий срок любовниками.

Первый глоток светлой жидкости почти не оставляет ощущения на языке. Пресно. Безыскусно. Неизысканно. Ни-как, хотя чего он ожидал от напитка, цветом и ароматом больше походившего на фруктовую водицу, нежели на что-то более или менее приближенное к не раз испробованному  истинному вину. Его первоначальный выбор был, в какой-то степени оправдан: Тюхе относился к той, порой достойной жалости, категории лиц (неважно, смертных или нет), что слишком быстро пьянели и почти мгновенно теряли всякий контроль над собой. Чаще всего, памятуя об этом, он сам держал себя в рамках – единственный случай, когда не требовалось ничьей «помощи» со стороны, чтобы вовремя остановиться, но разве   этот самый вечер не должен был быть полностью отдан на откуп только разгорающемуся веселью? Коротко кивнув головой в знак согласия собственным мыслям,  бог ненадолго откинулся назад, на спинку стула, задрал голову и машинально пересчитал открывшиеся взору бокалы над головой. Еще какая-то пара секунд, и их число начнет стремительно уменьшаться – в геометрической прогрессии, доставляя известные, пусть и приятные, хлопоты бармену и его помощникам и принося удовлетворение посетителям. Ведь, даже прежде чем услышать голос, явственно прозвучавший для всех и каждого в успевшем переполниться зале, он успел ощутить знакомую ауру и отозваться на нее. Собирались один за другим… Вакх, Антерос – совсем рядом, вполне возможно, и многие другие. Переизбыток божественности – кто посмеет сказать подобное? Это концентрация нечеловечности, разбавленная прочей толпой, никак не наоборот. Соберись здесь всего-то несколько из них вместо многих десятков смертных,  и этого было бы уже более чем достаточно.
Эйфория постепенно проникает под кожу, одаривая нервы такой чувствительностью, что он способен сейчас уловить самое незначительное проявление или импульс со стороны. Если Дионис решил устроить в клубе настоящую вакханалию, то собравшимся здесь собратьям остается только покориться этой волне. Вовсе неудивительно, насколько просто бывает потерять голову, еще не прикоснувшись к алым каплям божественной крови, но соблазнившись самим обещанием.
Оттягивать дальше и больше бессмысленно. Юноша возвращается в прежде принятое положение, чтобы проворно подцепить пальцами чей-то только что наполненный вином бокал и ничуть не виновато улыбнуться  оторопевшему владельцу. Его бесспорное нахальство сносили не все и не всегда – в этом не стоило себя переоценивать, но, на сей раз, открыто ограбленный мужчина только рассеянно пожал плечами и попытался улыбнуться в ответ. Заинтересованно наклонившись вперед, Тициано успел уловить в зрачках напротив отражение фейерверков сознания, взрывавшегося раз за разом с каждым пригубленным до того глотком. Сидевший рядом с ним человек поддался влиянию обстановки и сплетающемуся воедино резонансу  эмоций, разделенных на всех, и бросал красноречивые взгляды то на бочонок, то на танцевальную площадку. Примеченные неподалеку люди отличались от него немногим. Вполне вероятно, что кто-то из присутствующих наверняка не выдержит напряжения ночи, которому как раз  люди не способны были сопротивляться вообще. Погибнет - даже если и не сразу, не мгновенно – полностью выгорев изнутри и став лишь пустой оболочкой, хранящей отзвуки памяти об истинном упоении безумием. Тюхе это не удивляло, не станет новостью и для остальных, точнее, не будет достойной для знания о том новостью. Смертность была непреложным законом, не действовавшим только на ограниченное пантеоном число, а такая смерть в горниле безудержного веселья была много лучше, чем тихое выгнивание в тишине – он так считал вполне искренне.
Великолепно, как и следовало. А ведь это только первый шаг к настоящему действу.
Вино было достойно и размеренного смакования, и того, чтобы выпить весь бокал залпом, нимало не удовлетворившись только одной порцией. Все зависело от того, на какой стадии расслабленности находился сам причастившийся напитка, и пока Тюхе предпочел первое. Мелкими глотками опустошив бокал ровно наполовину, бог жадно облизнулся, ловя языком оставшиеся на губах капли и довольно рассмеялся. Еще свободней стало тело, раскрепощенней  пока что скуповатые движения, голова склонилась к правому плечу, давая возможность  немного понаблюдать за тем, что разворачивается вокруг.  Однако долго оставаться в качестве постороннего свидетеля все же было не в его привычках.   Ему уже не хочется сидеть на месте, и, вновь наполнив еще не до конца допитый сосуд, воплощенный Случай протискивается между необъявленными поклонниками Вакха, чтобы подойти поближе к микшерной панели и весело отсалютовать, привлекая к себе внимание.
- Невероятно, - еще более широкая, чем прежде улыбка, неизбежно расцветает на губах. Не лукавит, только выражает неподдельный восторг, нескрываемое ликование и вдруг прорвавшаяся из глубины вечной беззаботности тоска по ушедшим дня.  Он уже успел прочувствовать на себе первые приметы впитываемого с атмосферой  и благосклонно принимаемого праздника. Еще не пьян, но близок к этому; еще способен держать себя в руках, но зачем   столь ненужное и неуместное желание; еще не влился в общий поток, но уже отравлен достаточно, чтобы честно признаться себе в этом.  – Я действительно соскучился по Твоим праздникам.
Ему вот-вот покажется, что влага, коей он  смачивает   губы, приобретет не благоуханный аромат и терпкий вкус,  но оставит на языке солоноватый оттенок, который не исчезнет, по крайней мере, до конца этой ночи. Вкушать кровь бога виноделия означало нечто гораздо большее, чем принимать опьянение и поддаваться вызову безумия: вакханалии никогда не несли в себе очищающего света, скорее, повергали в полыхающую багрянцем пурпуровых гроздей тьму.  Вторить голосу сил всеподавляющей природы, с которой не справиться было даже при горячем желании и воистину титанических усилиях, если бы те по его желанию прилагались: незыблемость тверди оборачивалась здесь крепостью добровольно схлопнувшейся самою жертвой ловушки и невозможностью покинуть границы незримого круга; едва приостанавливающийся на положенное время круговорот растительных соков дурманил голову и завлекал в обманчиво-неподвижное сердце набирающего мощь вихря;  воздух вырывался из легких наружу с отчаянным упорством, присущим приговоренным к казни,  одновременно набирал густоту и насыщенность и терял даже малейшие частицы прежней кристальной чистоты.  Вызов, горящий в прозрачных янтарных радужках, становится все отчетливей: кажется, прямо сейчас он хотя бы в душе постарается совершить нечто столь безрассудное, как постараться повернуть захлестывающий его поток магмы себе на пользу.
Он поворачивается уже к Антеросу и едва касается краем бокала того, что держал Отрицающий.  Вот это бесконечно благодарное чувство причастности.
- Танцевать, - произносится коротко и почти капризно, только не надувая губы – последнее было бы уже чересчур, и сопровождается значительным жестом в сторону площадки. Полувопрос, так и не заданный, и больше похожий на предложение.  – Их так много… но кое-кого точно еще не хватает. М?

/начало игры/

Каждые пять минут, глядя на наручные часы парень быстрым шагом пересекал улицы Италии. Очередное опоздание конечно не грозит вылетом с рабочего места, но очередным выговором точно. Выговор не сулит ничего приятного, хотя бы потому что отношение к нему в клубе вкорне измениться и он, как уважаемый сотрудник потеряет всякое доверие со стороны менеджоров клуба.
Резко распахивая дверь и спотыкаясь на пороге, Даня останавливается, позволяя себе пару глубоких вдохов, чтобы восстановить дыхание и учащенное сердцебиение. Жаркий воздух ударяет в грудь, зрачки расширились, приноравливаясь к захватившему помещение полумраку, пока он двигался к стойке. Клуб уже во всю кипел своей завораживающей жизнью.
Репертуар сегодня, как и всегда отменный. Впрочем, у Дилана Моретти по другому просто не бывает.
В голове словно мантра крутится: "никаких наркотиков, никакого алкоголя, никаких наркотиков, никакого алкоголя".  Даниэль, пока его  напарникне ушел из клуба, частенько устраивали импровизированные бармен-шоу, что обычно заканчивалось несколькими уничтоженными бутылками дорогого виски, реже ликёра, выговором от начальника и некоторым количеством позитивных эмоций. Но людям нравилось, а желание клиента, как известно, негласный закон.
Пара мгновений, чтобы мобилизоваться и оценить обстановку, и вот уже он ловким движением протирает барную стойку, мешая очередному клиенту Маргариту. Текила, сок, лайма, трипл-сек, лед и дежурная улыбка в ответ на клиентовское "благодарю". 
До слуха юноши долетело только Дилановское "Вакханалия". Сегодняшняя ночь обещала быть интересной. Отменное вино, музыка и горячие тела, пропитанные атмосферой танцев, движениями и жизнью.
Все эти люди вокруг начинают сводить с ума едва ли не больше чем музыка, выносящая остатки мозга. Постоянное желание получить долгожданное успокоение только усиливается. Успокоение в чем?  В это понятие входят несколько немаловажных факторов. Такие как совесть например. Которая никогда не успокоится, никогда не позволит забыть прошлое. Но этот клуб - то место, где можно уйти от всего этого. Поэтому Даня сейчас здесь, где ночь за барной стойкой, чужие и знакомые люди и воистину божественная музыка становятся  спасением. Хотя бы на целых 12 часов в сутки.

Вот они... взгляды.
Вот оно... вожделение.
То, что питает его, дарит силу, заставляет расцветать. Что мутит разум.
Гимерот закрывает глаза, перекатывает набок голову, плотнее сжимает пальцами шест, прижимается спиной к его холодной поверхности, ведёт бёдрами в сторону... резко повернуться, перехватить пальцами, и вот он уже прижимается к нему лбом, скользит ладонями, словно это не холодная металлическая труба, а тело самого жаркого любовника, отпустить которое было бы величайшим грехом. Закинуть на него ногу, сжать сильнее пальцами, одним сильным, гибким движением подтянуться, чтобы потом, прижимаясь всем телом, сползти на пол, на колени… Облизнуться, бросая в зал страстный, похотливый взгляд из под тёмной чёлки. И стремительно, с поворотом подняться и словно оттолкнуть пилон от себя, подходя к самому краю подиума.
Восхищение… они смотрят на него, словно под гипнозом. Правильно. Это – правильно.
Провести руками по телу, запустить пальцы в густые, чёрные волосы, чуть потянуть.
Короткий взгляд в сторону пульта DJ.
- Громче, Дио…
И спуститься с подиума на танц площадку, пока на ней никого нет. Длинные, невесомые шаги до самого центра, повернуться спиной и замереть на несколько мгновений, слышать нарастающие басы и, прогибаться в спине. Низко, ещё ниже, заставляя гриву волос ссыпаться на пол. И скользить руками по ногам, бёдрам, задевая пах… Выпрямляясь – по животу, груди, царапая длинноватыми ногтями соски, прихватывая края рубашки и разводя их, скидывая с плеч ткань. Поднять взгляд и встретиться им с пронзительно-зелёными глазами, чуть улыбнуться и сделать несколько шагов вперёд, пока тонкая ткань соскальзывает по рукам на пол, открывая на спине корсетную татуировку из ветвей тёрна, скользящих на правое бедро. Перекинуть волосы вперёд, плавно повести плечами, поднять руки, заставляя перекатиться под кожей сухие мускулы.
И кровавая бабочка между ветвей взмахивает крыльями, трепещет.
И терновые колючки царапают светлую кожу.
- Ты поделишься со мной своим вином, Дио?..
Склонить набок голову и прикрыть глаза. Кто ещё есть в этом зале?..
Брат…
Тюхе…
Ещё кто?..
Подцепить большими пальцами края брюк и чуть оттянуть их вниз, опускаясь вначале на колени, а потом ложась спиной на пол, рассыпая по нему локоны волос. Скользнуть ладонями по телу, выгнуться им навстречу и ощутить зыбкость реальности, пронзающую разум.
Лисс.
Это опасно… и восхитительно.
Два безумных бога в одном месте... Как интересно…
Гимерот тихо смеётся и задевает ногтями ключицу, оставляя царапину и резко выдыхая. Перекатывается на живот, прогибается в позвоночнике, ощущая как пояс брюк сползает ещё чуть ниже. Словно огромный, гибкий кот проползает немного вперёд, с каждым шагом припадая грудью к полу, заставляя колючки тёрна жалить бабочку, заставляя ту трепетать в агонии. Сжать пальцами ткань рубашки и стремительно подняться, с очередным поворотом головы окидывая зал хищным, полным желания взглядом. И вернуться на подиум под звуки смолкающей композиции. Скоро… совсем скоро она перетечёт в другую. А он пока прижмётся всем телом в прохладному пилону, потрётся о него, приласкает металл пальцами, приникнет к нему щекой и распахнёт ошеломляюще яркие ультрамариновые глаза…

Отредактировано Himeros (2011-06-20 00:28:47)

Нет никакой необходимости открывать глаза, чтобы выполнять отточенные действия. На ощупь, и только так. Пусть отправляется в Тартар все привычное человеку: видеть, слышать… Чтобы чувствовать свою мнимую безопасность и замыкать себя в клетку иллюзорного контроля. Но не сегодня. И не здесь.
Пальцы сами собой скользят по виниловым пластинкам, задевают кнопки и балансы, вплетая в общий, пока еще равномерный и медленный ритм акустическое звучание человеческого голоса. Слова, растянутые на грани экстаза, обрастают эхом. Находятся они в клубе, или за какое-то короткое, никем не замеченное мгновение смогли переместиться в древний пантеон, чей резной купол и высокие потолки создавали подобное ощущение? Мысли нещадно вырывают из настоящего времени, мягко затягивая в воронку уже пережитого прошлого. Для полноты красок не хватает только легкой прохлады камня да ветра, путающегося в складках белоснежных одеяний. Босых ног, что почти не касались тяжелых мраморных плит под собою. И открытого неба со своей армией сияющих бриллиантов, что затмевали даже свет многочисленных факелов. Но ничто не могло сравниться с тем огнем, который загорался в глазах празднующих и сиял до самой последней секунды, умирая лишь в момент полной обессиленности тела и духовного опустошения. Отдавать всего себя – кажется, он сказал именно так. Неосознанно. Незапланированно. Но так желанно. И именно это так хотелось увидеть сейчас.
Качнуться в сторону и замереть, перенося вес всего тела на согнутую ногу. Легкий прогиб в позвоночнике и запрокинутая назад голова. Музыка – пусть и не его родная стихия, но сейчас настолько родная и властная, что противиться собственному желанию начать едва ли приметный танец пересиливает возможность покорно стоять на месте. Или же это отнюдь не его собственное влияние? Гадать… ни к чему.
Улыбка красит линию губ, и Дионис приоткрывает подернутые легкой поволокой зеленые глаза, молча отвечая на знакомый голос, легкой истомой растекающийся в опьяненном разуме. Ему ни к чему слова. Ему ни к чему говорить. Тот, кто обрщается к нему – не обернется, не оглянется, но почувствует слабый, едва заметный кивок головы. Громче, Вакханалия. Громче… еще…
Чувствуется, как немного затекшие мышцы наполняются теплом. Всего-то – повести плечами и тряхнуть головой, а как быстро застает врасплох подкрадывающийся круговорот. Сомкнутые веки пропускали только часть неонового света, но с какой скоростью он гаснет и вовсе, оставляя своего обладателя наедине с кромешной темнотой. И только пульсация собственного сердца, рисующая перед взором яркие, насыщенные круги, которые то и дело меняли свою форму, стали единственным источником видевшихся фигур.
Дионис обводит взглядом заполняющийся зал. Лукавая усмешка в сторону тех, кто окружил дарованную им усладу. Пусть пьют. Пьют, даже не понимая, что именно отдадут взамен. Не в людских правилах понимать смысл, вложенный в слова богами. Но они почувствуют это после первого же глотка, когда любое, даже самое безумное желание будет выполнено ими почти мгновенно, хоть и неосознанно. Вино как сыворотка правды. Своеобразная, но, все-таки, манипуляция над чужими телами и душами. Но Вакх даст только повод распробовать это чувство. Кто же виноват, что судьба решила не давать возможности противиться искушению?
Людская энергетика просачивается в клуб, вбивается в щели, занимает свободные места в уголках, но никто… никто не рискует так скоро сравняться с тем, кто в считанные мгновения оккупировал танцпол. Своей силой. Своей властью. Своим даром. Танец как превосходство – у Гимерота не может быть соперников в искусстве обольщения, каким бы оно не было. Прикосновение ли, взгляд, тонкий изгиб губ в улыбке… что уж говорить про дар владения собственным телом, сейчас больше походящее на фигуру самой гибкой и пластичной во всем мире змеи. Смотрите, смертные. Просто смотрите.
Завидуйте. Жаждите. Бойтесь. Срывайтесь.
Но смотрите.
Задетый диапазон частот наполняет музыку грубым, протяжным звучанием, ненадолго лишая ее прежней мелодичности и легкости. Каждая клетка должна прочувствовать это и вздрогнуть. Громче, голос. Громче, импульс. И стены начнут дрожать.
Резкий поворот головы, откидывая от глаз колкие пряди. Так быстро пересохшие губы, раскрывшись, ловят не менее сухой воздух помещения. Но облегчение не наступает даже в тот момент, когда легкие до отказа наполняются ненужным кислородом. Ах, продать бы бессмертную душу за глоток собственного нектара, но нет сил оторваться от микшерной панели. Сейчас они – полноправные творцы нового воздуха, сотканного из звучных переливов, заполняющихся эйфорией нервных клеток, подкатывающего к горлу жара.
Брошенный короткий взгляд из-под ресниц. «Медленнее, Страсть».. Подушечка указательного пальца, обводящая контур губ, закусывается островатым клыком. «Уж если даже богам противиться чертовски сложно».. И мелодия, плавно перетекающая в другую картинку, подобно неспешно перелистываемой странице. Новый трек. Новая реальность.

То, что взгляд после трети только первого бокала вина    лишь немного затуманивается – еще не главный признак состояния бога. А вот еще пока тихий смех, рвущийся наружу, гораздо более верно передает гамму эмоций, не последнее место из которых играет режущая глаза мука:  пора отринуть всяческие мысли, будут ли они легкими и беззаботными или же колко-ядовитыми. Он и так уже отравлен вином, отравлен достаточно, чтобы в меру почувствовать на себе действие знающей себе цену сладости.
Появление в толпе Гимерота пропустить было невозможно по единственно простой причине: его присутствие здесь было настолько уместным и органично вплеталось в целостный фон, что не оставляло иного выбора, кроме как признать справедливость такового. И если обычно воздействие брата находящегося с ним рядом Антероса не вызывало настолько противоречивых  по остроте ощущений то теперь подносило спичку к готовящемуся вспыхнуть факелу.  Еще немного, не хватает совсем незначительной малости – и он проиграет, в то же время, одержав победу. Тело само предает, отображая ритм несмолкающей музыки, им, как и заявил он раньше другу, пора влиться в обезличивающее море без сожалений…
Его увлекают за собой, и Тюхе не противится, продолжая крепко держать в руке давно нагревшийся теплом тела сосуд без заботы о скорейшем пополнении его содержимого. Он еще не пуст совершенно, и можно по-прежнему прихватывать губами благоуханные капли, не упиваясь ими окончательно. Пока рано – и это все, что он может сказать в пику рьяно протестующему голосу Не-разума, что постоянно посылал в подкорку сигналы с единственным смыслом «Больше, еще больше».  То, во что превратился воздух вокруг, постепенно меняя молекулу за молекулой, само по себе напоминало хорошее вино, только в газообразном состоянии: вдыхая раз за разом пережигаемый кислород, он уже практически не нуждался в подкреплении кровью Диса извне. Одно лишь приобщение уже дарует невероятную эйфорию, одно лишь осознание скорой потери разума, что продлится ровно столько, насколько это будет возможно, и опасное балансирование на краю зажигает улыбку и вкладывает обыкновенно несвойственное ему томление в наполовину скрытые веками враз потемневшие глаза.
Он улыбается  другу, находящемуся рядом, частично понимая, насколько недетски хищной может быть сейчас эта улыбка, и поднимает бокал над запрокинутой головой, чтобы влить остатки разом в полуоткрытые губы.  Близость стольких людей, подчиняющихся единому заданному темпу, не воспринимается как помеха, напротив, позволяет быстрее поймать собственный ритм и начать уже полноценный танец, не размениваясь на ранее лениво-небрежные движения. Прикрыв глаза, вытянуться в напряженную струнку и тут же расслабиться, наконец-то отпуская поводья, и без того  перебираемые нарочито нетвердо. Какая-то пара минут, потребовавшаяся для начала, - и вот уже собственная кровь начинает бежать по жилам настолько быстро, будто требует освобождения, будто еще немного – и сосуды лопнут под натиском получившего столь сумасшедшее вливание потока, а  сердце выпорхнет из костяной клетки, неистовым фейерверком взорвавшись напоследок и осветив зал лишь ненадолго. Взмокшие русые пряди прилипают к коже, очерчивая линию шеи, и теряют даже прежнее зыбкое подобие порядка, когда Тюхе сам непроизвольно взъерошивает их, пропуская сквозь пальцы и отбрасывая назад.  Грудь, обтянутая рубашкой, вздымается все сильнее, так что кажется, будто кулон в яремной впадине живет собственной жизнью, постоянно переливаясь в свете стробоскопов и отбрасывая крошечные блики, почти неразличимые в скоплении мириадов огоньков вокруг.
- Что даст каждому из собравшихся здесь эта ночь? – тихое хриплое мурлыканье щекочет грудную клетку, не вырываясь за пределы, ограниченные слухом бессмертных.  Слова предназначаются то ли Антеросу, если тот еще слышит его, то ли самому себе, не столь важно. Главным остается ощущение недосказанности: все же, чего-то еще не хватает. Невозможно, чтобы это   прошло впустую, затерявшись в разрастающемся угаре.  Он сам противится скорому растворению в толпе, проказливая душа громко протестует против полного подчинения. Противиться невозможно, но именно это слово заставляет вскидываться при малейшем намеке на движение в общей волне, на следование единому импульсу, а ведь еще чуть-чуть, и, кроме музыки и танца, в этом созданном именно на Эту ночь мире не останется более ничего, ни единой посторонней мысли или силуэта.
Кстати, о силуэтах… Еще по пути на танцпол бог краем глаза отметил фигуру  с той самой мощной аурой, кою пропустить или игнорировать значило не просто совершить нечто неосуществимое, но еще и сыграть против самого себя и проиграть важную партию.  Ибо присутствие где бы то ни было истинного Безумия придавало смысл искаженности любому  собранию, и это Тюхе ценил, как ничто иное.
- Смотри, кто там, - еле заметный кивок в сторону, почти шепотом на ухо Антеросу, не разжимая губ. Все же как удобно бывает переговариваться так, с помощью мыслей, в особенности когда передача слов иным способом будет неэффективна. Новая улыбка, теперь более широкая и открытая, раздвигает губы, а прежнее тайное вожделение, вызванное всем разом – и музыкой, и танцем Гимерота, и выпитым нектаром -  в глубине зрачков притухает, уступая место незамутненной радости и озорству. Его уже захватывает новая идея.
Между ним и баром множество людей и почти нет никакого просвета, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание, а просто продвигаться между танцующими, поминутно наступая кому-то на ноги – это слишком скучно и долго, но выбирать не приходится. 
- Лисс, давно не виделись! – это было равносильно тому, как если бы он помахал рукой издалека. Вот теперь уже можно было свободно лавировать, чтобы подойти поближе.  Двумя свободными руками намного удобней отодвигать от себя теряющих остатки разума участников Вакханалии, и юный бог, с легким извинением перед Отрицающим пожав плечами,  уверенно зашагал к стойке.

Руки бессознательно блуждают по гибкому, юному телу.. сжимают, гладят, ласкают, слегка царапают… И Гимерот полностью смыкает веки, направляемый лишь разливающейся по воздуху вибрацией, дивной мелодией… До этого вечера древнему богу казалось, что смертные совершенно разучились рождать звуки, с которыми, порою, не могли сравниться и боги. Но вот… эта ночь… и десятки существ отдаются звукам, священному дурману. Да, пусть только с помощью полубезумного, сумасшедшего бога, но сейчас, в этом душном помещении, они едины с самим естеством, со своими душами…
И это безумное божество сейчас покоряется ему… ЕГО власти.. И, о великий Хаос, это сводит с ума хлеще любого дурмана, сильнее любого вина…
Хотя… любого ли?..
Твоя кровь и меня сведёт с ума…
Бог медленно проводит языком по пылающим губам, и будто покорно вжимается бёдрами в Диониса, подчиняя его своим движениям, бесстыдному танцу, не замечая больше ничего вокруг…
Вот так вот… да… отдайся своему желанию… своему празднеству… отдайся… МНЕ…
«Мою кровь»..
И ощущает как тонкий стан выскальзывает из рук. Тихо, недовольно выдыхает и медленно открывает полыхающие неистовым лазурным пожаром глаза, смотрит сквозь ресницы на предмет своего вожделения и замечает тяжёлые, пурпурные капли на ранее бледных, розовых, словно цветочные лепестки, губах.
Вино… ты выпил его… без меня?..
Но тяжёлый рог уже отложен в сторону. И Гимероту это кажется правильным. Такие тонкие пальцы, хрупкие запястья, не должны знать и подобной тяжести… Плевать, что боги обладают невероятной силой.
А юноша, тем временем, приближается к нему, прохладная рука скользит по телу, обвивает. Пусть кожа и прохладна, словно вода в лесном ручье, но Страсть знает, что ещё немного, и она начнёт плавится от бушующей в венах лавы. Лавы, в которую превратил кровь ОН.
«Мой дар и мое проклятье»..
Прикосновение к губам… Подобно касанию крыльев мотылька… свежему дуновению ветра в цветущем саду… И с них, как дар небес, срывается пряная, тёрпкая капля вина, лишь увлажняющая губы, заставляя совсем слегка, на миллиметры приоткрыть их…
Хочешь играть?.. Играй… В игре обоюдного желания нет ни победителей… ни проигравших…
И, словно вторя мыслям:
«Мое желание»..
И, наконец, долгожданное ощущение тела, прижатого к телу. И тонкие, сильные пальцы тянут пряди цвета воронового крыла. Прекрасное лицо нависает над ним и Гимерот, привыкший смотреть на Диониса сверху, краем сознания вспоминает приобретённую им в мире  смертных любовь к каблукам. И тут же забывает. Ему ненужно это помнить. Сейчас – это лишь приятная мелочь, о которой можно и не знать.
И вот… Вот! Наконец...
Мягкие, тёрпкие губы сильнее раскрывают его и делятся ароматной, тёрпкой, драгоценной влагой!
«Пей меня»..
Он уже почти не слышит.
Он жадно испивает вино с губ винодела. Кровь с губ Творца.
Многие ли могут похвастаться подобным?
Нет.
Но вино закончилось быстро. Слишком быстро. И лишь раздразнило, усилило терзающую жажду.
Страсть обхватывает прекрасного Вакха руками за бёдра и талию, приподнимая, плотнее прижимая к себе. И долго, страстно, пьяняще целуя, врываясь языком с тёрпко-сладкий, покорный рот.
Кто сказал, что Страсть не может опьянить того, кого не пьянит и сама суть Вина?
Кто сказал, что Страсть не сможет свести с ума безумца?
Тихий смех, в припухшие от ненасытных поцелуев губы, и Гимерот бесцеремонно усаживает своё божество прямо на микшерную панель. Скользит ладонями по коленям, по внутренним сторонам бёдер, мягко.. сильно сжимает их. А потом властно разводит в стороны, становясь между ног. Следя за своими руками, проводит ими по плоскому животу, совершенному торсу, задевая пальцами соски и мимолётно играя с ними. Оглаживая пальцами ключицы, тонкую шею и, наконец, беря в ладони лицо. Алчный ультрамарин скользнул по тонким, прекрасным чертам лица, приласкал губы и, наконец, встретился с мутным взглядом цвета молодой листвы.
«Мне мало этого глотка,  Дио… Он не потушит мой огонь.. Он лишь разожжёт… раздразнит  его… И пожар поглотит и тебя…»
Бог чуть склонил набок голову, пристально вглядываясь в эти увлекающие в другие миры глаза, - «Мне мало тебя... Дио…» - чуть улыбнулся и приник новым, ещё более глубоким, жадным, жарким и страстным поцелуем к мягким губам.
Одна ладонь скользнула на затылок, путаясь пальцами в платиновом шёлке, притягивая ближе, не позволяя отстраниться. Другая – с нажимом провела по спине, заставляя изогнуться навстречу, прильнуть к нему. И опустилась на затянутые в джинс ягодицы, сминая их, подталкивая, пахом вжимая в себя…

Отредактировано Himeros (2011-06-23 04:26:37)

Будто бы весь мир наполнился музыкой, будто стены клуба не ограничивали то пространство, в котором она разливается, а звучит повсюду сама собой. Даже разум наполнился ритмами, звучащими в самой голове, внутри, а не снаружи.
И среди этой музыки даже сложно услышать или почувствовать мысли, обращенные бога к богу. Антерос быстро, почти мгновенно, начал вливаться в этот ритм с этими смертными, когда тела без стеснения прикасаются друг другу, даже хотят прикасаться. И вопрос Тюхе остался без ответа, прозвучавший в этой музыке, как какой-то шепот и показавшийся как бы риторическим.
Бог только оглянулся, когда бог указал ему на вновь пришедшего. Лисс. «В самый раз», - ухмыльнувшись, подумал Антерос и совсем не обратил внимание, что теперь Тюхе покинул его, отправившись к Безумному. Антерос продолжал танцевать.
И надо же, как получается. Когда-то давно любая Вакханалия проходила на полях Парнаса или Геликона, все были в белых божественных одеждах, пили вино, звучали кимвалы и тимпаны, что сейчас кажутся уж очень примитивными. И, кажется, в божественном-то мире ничего не изменилось. А вот на земле…
На земле потом были мелодичные вальсы и менуэты, потом заводной канкан, Бах со своим оргАном, а дальше джаз, блюз, заводной рок-н-ролл, заунылые регги в конце концов. Люди определенно понимали в музыке гораздо больше, чем застрявшие в своем времени боги.
А теперь все чудеса техники вылились в электронную музыку, которая сейчас пришлась как раз кстати.  И Антерос ничуть не жалел, что однажды перебрался на землю и останется тут навсегда.
Сейчас его взгляд уже не выражал ничего, он одновременно расслабился и напрягся всем телом, «улетая» под музыку, двигаясь ей в такт. Никакой усталости, никакого сожаления, только энергия и наслаждение. Он уже не видел ничего перед собой, все вокруг стали просто разноцветной дымкой, потому что сам бог пожелал отдаться вакханалии до самого конца, что можно закрыть глаза, но все равно продолжать чувствовать и впитывать в себя эту музыку и этот ритм.

Он не сможет объяснить, откуда столь ярая серьезность пронзает все еще юношеские, совершенно не по-взрослому острые черты лица. Почему улыбка, недавно красующаяся на губах, опустила уголки губ в их непривычно спокойное состояние, позволив устам замереть в совершенно нетронутой прямой линии. Почему контрастная зелень радужка вновь подернута пеленой, но отнюдь не винного дурмана. Словно два стеклышка на несколько тонов ниже приложили к глазам для пущей сосредоточенности. Подменили?
Боги так непостоянны. Этот бессмертный и вовсе никогда не знал духовного равновесия. С рождения поломанный механизм весов так и не был восстановлен. Да и в Тартар его.
В Тартар.
Легкое, непринужденное движение руки в сторону влечет к себе желанного Бога ближе. Просто, чтобы дотронуться. Не увидеть. Не услышать. Но ощутить подкожно. Самые мизерные клетки на подушечках мгновенно реагируют на прикосновение – полыхают, пульсируют, словно дотронулись до медленно разгорающегося уголька в ладошке. Горят сильнее, а вторая рука уже вплетается в волосы, сполна ощутив нехватку близости, незамедлительно требующую свести ее на «нет», немедленно, сразу. Без промедления.
А взгляд продолжает изучать идеальное лицо напротив. Подобно скульптору. Художнику, признающему совершенство своей модели, но никак не своего творения. Вот он, источник его вдохновения. Вода и кислород в одном теле. Смог бы он ослабить объятья, даже если захотел этого?..
Тонкие пальцы ласкают безупречную кожу, без давления, без единого лишнего следа, коей могут оставить ногти, в порыве страсти вспарывающие матовый бархат подобно дорогой натянутой обивке. Сейчас он предельно собран. Не нежность, но желание запомнить каждый миллиметр этого существа, что сейчас стоит совсем рядом. Не забыть, какой он. Каким был. И каким может быть. Без трепета. Но с нескрываемым восхищением.
И Боги всевышние, как отчаянно не хочется сейчас смаргивать с сетчатки этот сладостный образ, заставляющий плыть перед глазами всякий другой предмет, заходиться цветовыми всполохами, вспышками, окружающими его. Его одного. Единственного. До судорог не хочется выпускать из своих рук мираж, сейчас по воле судеб ставший явью. И размыкать уста, чтобы сорваться на звонкий крик, чтобы заглушить бьющую по перепонкам музыку.
Вакх коротко вздергивает подбородок и сглатывает легкий ком от продолжительного молчания, который начал першить в горле. Ведя подушечкой пальца по скуле и касаясь губ воплощения Страсти, легко надавил чуть ниже и очертил их внутреннюю сторону. Улыбка – она ничего не значит, Дионис сейчас пребывает в своем собственном мире, саморучно созданном и прекрасном. Но сегодня… сегодня он готов пригласить в свою сказку кого-то еще. Поделиться или дополнить. Скрасить или полностью изменить цветовую гамму. Показать себя или увидеть чужой мир. Пусть будет все…
«Уйдем со мной»? – Голова склоняется набок. Он так похож на внимательно созерцающего ребенка, что любой невольно опешил бы от подобного взгляда, который совсем еще недавно искрился задором и непринужденностью.
Недолго думая, Бог ловко стягивает с ноги свой второй сапог, откидывая его куда-то в сторону. В эту ночь пресловутая человеческая обувка ему вовсе не понадобится. Последний оборот на сегодня к рабочей панели, чтобы поставить воспроизведение мелодий по кругу, прибавить громкости и оглядеть присутствующих – их отсутствия не заметят, толпа получила свою дозу как вина, так и плотского желания. Остальное – дело времени.
Спрыгивая на пол, Вакх делает несколько шагов на одних лишь мысках по направлению к тяжелым черным шторам, скрывающим административный блок клуба. Как бы не была заведена толпа, было бы слишком опрометчиво растворяться в воздухе на их опьяненных глазах. Протянуть руку, обхватывая пальцами запястье. Он уведет его отсюда. Уведет в ночь, в другую музыкальную симфонию, в другой винный дурман, смешавшийся с морской солью на губах.

Городской пляж